что именно Папен сам приостановил действие запрета на военизированные организации, - канцлер добился от Гинденбурга принятия 20 июля 1932 года чрезвычайного указа о низложении правительства министра-президента Отто Брауна и замене прусских министров на "комиссаров" национальной исполнительной власти.67 Альберт Гржезинский, заместитель президента полиции Берлина Бернхард Вайс и Маркус Хайманнсберг, член Центристской партии, поднявшийся по служебной лестнице до высокого поста, были заключены в тюрьму, а затем освобождены, когда они обязались мирно отказаться от выполнения своих служебных обязанностей. В Берлине было объявлено чрезвычайное положение.
Руководство СДПГ отреагировало на этот абсолютно незаконный маневр с глубокой пассивностью и покорностью. О том, что готовится подобная акция, было известно уже несколько недель, но никаких попыток спланировать или организовать сопротивление предпринято не было. В декабре 1931 года социал-демократы создали оборонительную организацию под названием "Железный фронт", состоящую из ополчения под названием "Рейхсбаннер", различных профсоюзных организаций и сети рабочих спортивных клубов, но она не была мобилизована или даже приведена в боевую готовность. Даже после событий 17 июля в Альтоне, когда СДПГ в Берлине узнала, что переворот неминуем, ничего не было предпринято. Напротив, на собрании, состоявшемся на следующий день после "Кровавого воскресенья", руководство партии решило не выступать с призывом к всеобщей забастовке и не санкционировать вооруженное сопротивление. Это, по меньшей мере, обнадеживало Папена и его соучастников, которые теперь могли быть уверены, что переворот пройдет без серьезного сопротивления.
Причины этой прискорбной вялости достаточно легко определить. Прусские социал-демократы и их союзники по коалиции были уже деморализованы неудачей собрать большинство в ландтаге после земельных выборов в апреле 1932 года. Будучи принципиальными демократами, они чувствовали себя политически подорванными вердиктом избирателей. Для такого юридически мыслящего человека, как Отто Браун, переход от чиновничества к повстанческой деятельности не был естественным: "Я был демократом в течение сорока лет, - сказал он своему секретарю, - и я не собираюсь становиться партизанским вождем".68 Браун и многие его соратники считали, что централизация рейха и раздел Пруссии неизбежны в долгосрочной перспективе - возможно, это не позволило им занять позицию по вопросу о правах государства, как бы их ни ужасали политические махинации, стоявшие за переворотом?69 Соотношение сил в любом случае складывалось против прусского правительства. Призыв к всеобщей забастовке - оружие, с помощью которого Капп и Люттвиц свергли власть в 1920 году, - был бы бесполезен, учитывая высокий уровень безработицы в 1932 году.
Между прусскими министерствами и армейским министерством в Берлине всегда существовали трения, и было ясно, что руководство рейхсвера не возражает против разграбления Пруссии. Сопротивление перевороту могло означать борьбу между прусской полицией и немецкой армией, , и было неизвестно, как отреагируют полицейские подразделения. В некоторых областях нацисты довольно успешно внедрялись в полицейские социальные сети - согласно декрету от 25 июня 1930 года, полицейским запрещалось быть активными национал-социалистами, но нацисты обошли это, поместив активистов в Ассоциацию бывших полицейских, организацию консервативного толка, которая восприняла нацистскую критику республики и поддерживала разнообразные связи с теми, кто еще находился на действительной службе.70 Если бы они были подняты, 200 000 военизированных формирований республиканского Рейхсбаннера столкнулись бы с нацистскими и консервативными силами ополчения, насчитывавшими более 700 000 человек. Наконец, социал-демократический министр-президент Отто Браун был болен, не говоря уже о физическом и эмоциональном истощении.
Вместо этого лидеры прусской коалиции возлагали надежды на конституционный суд Германии в Лейпциге, который, как они полагали, объявит переворот незаконным, и на предстоящие национальные выборы, которые, по их мнению, должны были наказать консерваторов из окружения Папена за их бесцеремонное разрушение уважаемого республиканского института. Обе надежды не оправдались. На национальных выборах 31 июля 1932 года нацисты стали сильнейшей партией Германии, получив 37,4 % всех голосов. Это был самый высокий результат партии на свободных выборах. В своем скупом вердикте Конституционный суд отклонил обвинение в том, что прусские власти халатно отнеслись к своим обязанностям, но не смог выступить с открытым осуждением переворота, в котором так нуждались демократы. Момент для последней попытки защитить республику прошел. "Стоит только обнажить зубы перед красными, и они смирятся", - злорадствовал глава нацистской пропаганды Йозеф Геббельс в своей дневниковой записи за 20 июля. На следующий день он добавил: "С красными покончено. [Они упустили свой большой шанс. Он больше никогда не представится".71
Путч против Пруссии положил начало последней фазе Веймарской республики. Папен, Шлейхер и "кабинет баронов", команда консервативных технократов из знатного рода, которые были практически неизвестны широкой немецкой общественности, начали закручивать гайки. Умеренная ежедневная газета СДПГ "Vorwärts!" была дважды запрещена, а леволиберальной "Berliner Volkszeitung" были вынесены официальные предупреждения.72 Произошла также небольшая, но существенная корректировка прусской судебной практики. В провинции Ганновер и судебном округе Кёльн для судебных казней по-прежнему использовалась гильотина. Однако 5 октября 1932 года Папен, будучи рейхскомиссаром Пруссии , приказал отказаться от использования гильотины - устройства, носящего отпечаток Французской революции. Вместо нее государственные палачи должны были использовать более древний, германский и "прусский" ручной топор. Это был явный сигнал о намерении Папена "свернуть" Французскую революцию, идеологическими наследниками которой были социал-демократы, и аннулировать ее исторические последствия.73 Неудивительно, что некоторые представители нацистского руководства опасались, что правительство Папена "сделает слишком много и ничего не оставит для нас".74
Дни Папена в правительстве были уже сочтены. Во время канцлерства Генриха Брюнинга СДПГ терпела канцлера, чтобы обезопасить систему от нацистского вызова. Но после переворота в Пруссии Папен потерял всякую надежду на дальнейшую поддержку социал-демократов. Разочарованные интригами Папена и его пособников, нацисты тоже вернулись к открытой оппозиции. Теперь не было никаких шансов на то, что канцлеру удастся собрать большинство в новом парламенте. 12 сентября 1932 года новый рейхстаг вынес вотум недоверия. Предложение поддержали 512 депутатов. Только сорок два депутата поддержали Папена. Пять депутатов воздержались. Вряд ли это была работоспособная парламентская база.
Теперь существовало две возможности. Правительство Папена могло снова распустить рейхстаг и объявить новые выборы. Тогда, по крайней мере, у них было бы три месяца времени - шестьдесят дней до выборов и еще тридцать до заседания нового рейхстага. Девяносто дней передышки, прежде чем процесс начнется заново. Германская демократия была сведена к этому, к машинному повторению избирательного рефлекса, лежащего в основе республики, к ритмичному спазму, который в конце концов развалит систему на части. Но существовала альтернатива - роспуск рейхстага без выборов. В истории Пруссии даже был прецедент такого хода событий: открытый разрыв Бисмарка с прусским парламентом во время конституционного кризиса 1862 года. Тогда Бисмарку удалось выйти из тупика между правительством и парламентом, нарушив конституцию и правя без законодательного органа. Эта альтернатива была открыта
